Какая кошка пробежала между Сталиным и Булгаковым. Часть 2

Что же получается? Ведь совсем недавно вождь сам предлагал: «Нам бы нужно было бы встретиться, да поговорить с вами». Тем не менее, встреча не состоялась, да и телефонных звонков больше не было! Разговор, в котором рассчитывали склонить Булгакова на переход в число сторонников Сталина, почему-то был отменён…

В своем письме Вересаеву Булгаков напишет: «Год я ломал голову, стараясь сообразить, что случилось? Ведь не галлюцинировал же я, когда слышал его слова?.. Что произошло? Ведь он же хотел принять меня?..» (26.07.1931 года)

А накануне будет написано письмо Сталину: «…Хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское мое мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам... Ваш разговор со мной по телефону в апреле 1930 года оставил резкую черту в моей памяти… Я не избалован разговорами» (30.05.1931 год).

Только через много лет удалось выяснить, что причины, почему Сталин вдруг прервал отношения с Булгаковым, были обыденными – дурные слухи и клевета.

Сначала недруги Булгакова добились устранения его пьес из всех советских театров, а затем, дабы Сталин не реагировал на жалобы писателя, убедили вождя в том, что Булгакова нельзя воспринимать в серьез – так как он обычный душевнобольной человек. Этому способствовал и сам Булгаков, когда писал не только своим друзьям и знакомым, но и вообще во все инстанции – даже Сталину, о том, что он «серьёзно болен» - так как страдает сильными психическими расстройствами.

В том же письме, о котором говорилось ранее, были и такие слова: «Многоуважаемый Иосиф Виссарионович! <…> С конца 1930 года я хвораю тяжёлой формой нейрастении с припадками страха и предсердечной тоски, и в настоящее время я прикончен…» (30.05.1931 год).

А В. Вересаеву он даже признается, что может наложить на себя руки: «Если бы Вы не пришли и не подняли мой дух, я был уже готов - «поставить точку, выстрелив в себя…» (22.07.1931).

Проблемы со здоровьем у Михаила Булгакова начались ещё в 1923 году – об этом также доложили Сталину. Да и сам Михаил Афанасьевич тогда написал: «Живу я как сволочь – больной и всеми брошенный…» Летом 1926 и 1929 годов его состояние было не лучше: «Я сейчас, испытывая головные боли, очень больной... доведённый до нервного расстройства…»

Причем немалую роль здесь сыграло и то, что была травля со стороны коллег, он писал Горькому: «Всё запрещено, я разорён, затравлен, в полном одиночестве» (03.09.1929 год).