Кабала "Мольера". Театр Сатиры вернул к жизни пьесу Михаила Булгакова

Впервые пьеса Булгакова "Кабала святош" была поставлена в 1936 году во МХАТе. Шла под названием "Мольер", игралась всего семь раз, после чего была снята с репертуара. Теперь режиссер Юрий Еремин поставил ее на сцене Театра Сатиры.

Главную роль в спектакле играет художественный руководитель театра народный артист России Александр Ширвиндт, который вернулся на сцену после восьмилетнего перерыва.

Российская газета: "Мольер" - это вечные темы: художник и власть, старость и молодость, руководитель театра и артисты. Что из этого переплетения интересует в пьесе именно вас?

Александр Ширвиндт: Если говорить о личностном отношении, то основные и физиологически совпадающие параметры - это старость и молодость и руководитель театра и артисты. Они абсолютно идентичны моим ощущениям. Эти параметры - "старик и молодость", "худрук и труппа" - никуда не исчезают со времен Нерона. При всех кошмарах, которые происходят в мире в разные века, человек все равно остается таким же. И этот отпущенный ему эмоциональный срок созревания от Бэмби до Мольера идентичен при всех структурах: социальных, мировоззренческих, временных, вековых. Все остальное так дико меняется, такое резкое ускорение жизни происходит, а вот этот двуногий обезьян не меняется, что бы он на себя ни напяливал, какие бы в ухо ни втыкал себе мобильные устройства и как бы свой нос в Интернет ни засовывал.

РГ: В одном из интервью вы говорили, что за роль было страшно приниматься. Вам - и страшно? Как-то это не складывается.

Ширвиндт: Страшно было. Столько лет я уже этим делом занимаюсь, что прочно вбито в меня опасение, мол, с режиссером - плохо, с материалом - плохо. Привычек у меня масса внутренних, штампы мои - как броня. Артисты моего возраста заштампованы не потому что они плохие, а потому что есть внутреннее опасение выйти из привычного, проверенного. Сделать шаг в сторону страшно, ведь можно "накрыться", как это делалось неоднократно и вашим покорным слугой. А важно рискнуть. Но рискнул-то в итоге не я, рискнул Еремин. Я очень люблю людей, которые любят меня. Юрий Иванович больше двух лет говорил, что хочет что-нибудь поставить со мной, и сыпал комплименты. Это страшно расслабляет, и ты начинаешь кокетничать как двадцатилетняя барышня. Работали мы вместе замечательно. Я не боялся пробовать, а он не побоялся на это пойти, будучи режиссером очень опытным и многогранным.

РГ: Режиссер Юрий Еремин - постановщик опытный, очень серьезный, книжный. Говорят, что Еремин в Театре Сатиры - это поступок, причем для обоих.

Ширвиндт: Над нами довлеет это гадкое слово "бренд". Публика идет в Театр Сатиры посмеяться, а иногда и просто похихикать. И вдруг они нарываются на что-то непонятное. Я очень боялся, что начнут кричать: "Шуток давай. Верни деньги назад". Молчат. Тихо. Вообще, когда в зале тихо, никто не кашляет, не хихикает и не аплодирует, это замечательно. И для нас это непривычно. Ведь сатирический артист живет от репризы до репризы. В этом тоже опасность была. Много было опасностей с выпуском этого спектакля, но главная в том, что мне лично можно было "накрыться" по всем статьям и театру, который, как любят пожурить, взялся не за свое дело.

РГ: Сейчас за своего Мольера уже не боитесь?

Ширвиндт: У нас ведь сейчас происходят трагические события с концом нашего поколения артистов. Или стареют артисты, или уходят. Нужно думать о завтрашнем дне. В этой постановке Театре Сатиры, кроме Веры Васильевой, меня и Валентины Шарыкиной, есть еще и молодежь. Игорь Шмаков, Андрей Барило, Стас Николаев, Елена Подкаминская, Юлия Пивень - все это мои ученики. Они - завтрашний день театра и их надо бросать в такой материал. Я-то ладно - сыграл, не сыграл, но мне важно понять, что у театра есть уже подшерстка.

РГ: Вы учеников на репетициях наставляли?

Ширвиндт: Ничуть, и Еремин меня, так сказать, за это погладил. Я, может, только два раза сорвался, но потом взял себя в руки. Если начинать двойную режиссуру, двойную игру, все, это конец. Ребята молодые, начнут метаться. Самое страшное, что после "худсовета", когда на просмотр приходят папы, мамы, жена, любовница, все молодым актерам начинают советовать: ты переходи направо, а не налево, и не кричи, а говори тихо. Я всегда говорю артистам, чтобы они и не думали слушать этот "худсовет". Стоит только начать слушать, и роль потеряется. Уж сделал, так за это бейся.

РГ: У пьесы Булгакова сложная судьба. В 1936 году после цензорских переработок, на которые был вынужден пойти Булгаков, она все-таки появилась на сцене МХАТа, но не под названием "Кабала святош", а как "Мольер". То, что в Театре Сатиры пьеса вышла тоже как "Мольер", как-то соотносится с той постановкой?

Ширвиндт: "Кабала святош" стоит у нас в скобках, потому что у Булгакова есть правонаследники. У нас нет стремлений ко клерикальности в этом смысле. У Еремина постановка "проходит сквозь времена" и по костюмам, и по музыке.

Оксана Нараленкова

Российская газета